В издательстве «Никея» вышла книга Андрея Зайцева «Хороший. Плохой. Святой. За что канонизирован Николай II». В интервью «Чёрному и белому» автор рассказывает о замысле книги и о «неудобных» моментах канонизации царской семьи.
— Как долго ты работал над книгой?
— Техническая работа заняла три недели — в конце 2017 — начале 2018 года. Первоначально планировалось издать книгу ещё в 2018-м, к столетию расстрела царской семьи. Фактически же я готовил её десять лет — всё это время я собирал материалы, так как интересуюсь историей Церкви XX века.
— Книга имеет гриф Издательского совета РПЦ. Зачем он был тебе нужен?
— Это была инициатива издательства — так как оно хочет продавать книжку в храмах. В храмах сейчас нельзя продавать книги без такого грифа.
— Сложно было получить гриф? Много было критики со стороны совета?
— Как ни странно, гриф мы получили довольно легко. Правок в итоге практически не было. Меня поправили в том, что митрополит Нижегородский и Архамасский Николай (Кутепов) не был постоянным членом Священного Синода. Меня очень удивила эта ситуация. Потому что прошлая моя книга, гораздо более мягкая, как мне самому казалось, по содержанию, вызвала гораздо больше нареканий.
— Кто твоя аудитория — это церковные люди? На какого читателя ты ориентировался?
— Конечно, в большей степени я писал для светской публики. Я думаю, что мой читатель — это человек, который интересуется историей и что-то слышал про Николая II. Это человек не обязательно верующий и воцерковлённый, но он уважает позицию Церкви и хочет понять, почему она канонизировала царскую семью. Это человек, у которого нет времени читать научные монографии и ходить по архивам, но который нуждается в достоверной информации. В этом смысле эта книга — это моя попытка соблюсти баланс между популярностью и научностью.
— Ты сам доволен тем, что получилось?
— В целом да. Хотя, конечно, сейчас я написал бы некоторые вещи ещё более жёстко.
— Что, например?
-Например, сейчас я считаю, что роль Временного правительства в судьбе Николая II — совершенно паскудная. В последнее время я пришёл к выводу, что Керенский виноват в гибели царской семьи, возможно, даже больше, чем большевики. Речь не о технической стороне вопроса — не о самом расстреле. А о той ситуации, в которую попали царь и его семья. Поведение большевиков было хотя бы политически оправдано — оно было, скажем так, объяснимо. Потому что белые наступали и им надо было что-то делать с царём. А поведение Керенского не имеет даже политических оправданий.
— Ты получал уже какие-то отклики от читателя? Не было критики со стороны церковной аудитории?
— Пока никаких негативных отзывов я не получал. Но первый тираж был пробным, небольшим. Посмотрим, что будет дальше.
— Дело в том, что про Николая II в твоей книге — практически один негатив. При прочтении твоего текста у меня встал вопрос: он хоть чем-то тебе симпатичен? Я не нашла у тебя о нём ничего хорошего, кроме того, что он был мягкий и неагрессивный человек…
— Ну, я также писал о том, что он был довольно приятным в общении и умел к себе располагать.
— То есть, ты сам вообще не любишь царскую семью?
— Николай мне не нравится как политик. Мне кажется, это был самый неудачный глава государства в России XX века. Его жена не нравится мне ещё больше. Контраст с её сестрой, преподобной Елизаветой Феодоровной тут очень разительный. И я думаю, что если бы Николай и Александра не были бы царской фамилией, и их бы не расстреляли, то разговора об их святости в Церкви вообще бы не было.
— Во введении к книге ты пишешь, что все святые — разные по характеру люди, и у каждого человека может быть свой любимый круг святых. А вот святой царь Николай — у кого он может быть любимым святым? Какому человеку он может оказать помощь? За что его любить нашим современникам?
— Никакого святого ни один христианин не должен любить, об этом прекрасно писал Василий Болотов. Мы должны признавать святых святыми, мы должны понимать, почему Церковь их таковыми объявила. Но если говорить о том, какие уроки нам преподносит святой царь Николай… Наверное, он показывает нам, что никакие великие дела не стоят того, чтобы пролить много крови. Кстати, при всей жёсткости моей позициии в отношении правления Николая — я уверен, что он не мог предугадать, какие катаклизмы спровоцирует его отречение. Он не без основания ожидал, что именно это и позволит избежать кровопролития.
— А есть какой-то тип людей, которым близок святой Николай Романов?
— Наверное, это люди, которые являются жертвой обстоятельств. И люди-неудачники. Такие, знаешь, у которых всё валится из рук, за что они не возьмутся. Он таким людям даёт надежду.
— Ты пишешь, что Николай был канонизирован ввиду того, как он провёл последние дни своей жизни. Но подтверждения этому в книге нет. А где источники? Я читала только про один — про письмо его дочери Ольги неизвестному адресату о том, что Государь просил не мстить за него, и что он хотел напомнить обществу о поруганных евангельских ценностях. У тебя это письмо не упоминается. А упоминается только, что царская семья хотела бежать, что царь и царица вели переписку с мнимыми заговорщиками, просили, чтобы их «захватили силой»… Где же свидетельства смирения и непротивления?
— Моя задача была — показать, что при канонизации Романовых РПЦ соблюла все необходимые процедуры, установленные церковными уставами. Что наименование их «страстотерпцами» — обоснованно. Страстотерпцы — это государи, которые стали жертвами политических интриг. Видишь, Николай и Александра — страстотерпцы, как святые князья Борис и Глеб. Они не подвижники, они — жертвы обстоятельств.
— Есть мнение, что канонизация Николая II была политическим актом. Что Синод пошёл на неё, в частности, ради объединения с Зарубежной Церковью. Ты что об этом думаешь?
— Мне кажется, что Синод в данном случае поступил прагматично, то есть разумно. В этом смысле решение, конечно, политическое.
— Ты пишешь, говоря о событиях 1917 года, о Февральской революции, что «политически Церковь не отрекалась от царя». Но у тебя в списке литературы есть книга Михаила Бабкина («Духовенство Русской православной церкви и свержение монархии»), — значит, ты её читал. Отказ поминать Романовых за богослужениями, наименование дома Романовых «царствовавшим» ещё до Учредительного собрания, демонстративный вынос царского трона из зала заседаний на Поместном соборе — это разве не отречение от царя?
— Это сложный вопрос. Я хотел рассмотреть ситуацию вне морали, не писать, хорошо или плохо поступил Синод. Мне хотелось объяснить поведение Церкви, а не оправдать или осудить.
— А вот если говорить о церковности Николая и Александры Фёдоровны. Сейчас много церковных субкультур, много известных духовников, — если немного пофантазировать, к кому они были бы ближе в наши дни? Кто из известных священников им бы понравился?
— Наверное, Александра Фёдоровна долго искала бы «сильного старца». Ей нужен был человек, который «имеет силу». Причём ей нравились мужиковатые священники, такие вот «из народа». Она могла бы, наверное, попасть и под влияние Сергия Романова. Если говорить о тех, кто в лоне РПЦ — то это, наверное, отец Андрей Ткачёв. Он бы ей идеально, я думаю, подошёл. Только не он бы её «ломал через колено», а она бы его, думаю, сломала.
— А Николай?
— Мне кажется, Николай не искал какого-то определённого священника. Он был по-хорошему дистанцирован от разных церковных направлений. Его восприятие Церкви было близким к тому, что чувствовало всё образованное общество в начале XX века. То есть, он верил в Бога и уважал институт Церкви, но не слишком погружался во всё это. Он многие вещи воспринимал, как факт частной жизни. Поэтому, например, он отказывался публично опровергать слухи о своей семье в связи с Распутиным. Он считал, что он не должен никому ничего объяснять, потому что это внутреннее дело его семьи и никого не касается. Он был нормальный человек. Но канонизировали его не за это.
Анастасия Коскелло